Беседа Элизы с параноиком

Создавая программу «Элиза» в Массачусетсе

Д. Вейценбаум проанализировал характер разговоров психиатров и психотерапевтов с пациентами. Создатель системы недирективной (консультативной) психотерапии К. Роджерс (1902 — 1987) считал, что люди обладают тенденцией к самоактуализации, которая способствует здоровью и росту. Его метод отличал демократический подход к пациенту, которого он называл клиентом, подчеркивая тем самым их равенство.

Психотерапевт, по концепции Роджерса, действует как помощник клиента в устранении эмоциональных блоков или препятствий к росту, а также способствует большей зрелости и усвоению нового опыта. Отсюда и своеобразие беседы, во время которой, проявляя доброжелательность всем своим видом, позой, он демонстрировал внимательность и желание разобраться в причинах невроза. Роджерс очень мало говорил, больше слушал, а если говорил, то повторял что-то сказанное ранее пациентом, как бы стимулируя его продолжить начатую мысль, оценить слова, свои переживания и поведение с новой точки зрения и самому найти для себя выход.

В то же время, он не подгонял собеседника, когда тот делал длительные паузы, давая ему время для обдумывания своей проблемы. Вот почему самого себя К. Роджерс сравнивал с садовником, который создает условия для самостоятельного роста личности.

Если беседа имеет целью найти хотя бы субъективные показатели, например, такой черты, как целеустремленность или высота дерзаний, то соответственно этому строится план беседы и по этому плану идет обработка материала.

Н. Д. Левитов

«Элиза», по замыслу Д. Вейценбаума, «пародирует» метод недирективной психотерапии К. Роджерса.

Вот почему, по его мнению, она действует особенно успешно, когда с «ней» разговаривают как с психиатром или психотерапевтом. Для иллюстрации приведем типичный диалог пациента и «Элизы» (реплики «Элизы» набраны жирным шрифтом):

«— Я в самом деле несчастна.

— Вы думаете, приход сюда поможет вам не быть несчастной?

— Во всяком случае, помощь мне нужна.

— Какое значение имела бы для вас эта помощь, если бы вы ее получили?

— Быть может, я научилась бы как-то ладить с мамой.

— Расскажите еще что-нибудь о вашей семье.

— Моя мать заботится обо мне.

— Кто еще из вашей семьи заботится о вас?

— Отец.

— Ваш отец…

— Вы чем-то похожи на моего отца.

— В чем вы видите сходство?

— Вы не очень настойчивы, но, по-моему, вам не хочется, чтобы я это заметила.

— Почему вы думаете, что я не очень настойчив?

— Вы не спорите со мной.

— Как вы думаете, почему я не спорю с вами?

— Вы меня боитесь.

— А вам приятно считать, что я вас боюсь?

— Мой отец всех боится.

— Что приходит вам в голову, когда вы думаете о вашем отце?..»

Судя по приведенному диалогу, врачу, как и «Элизе»

позволительно как бы не знать многих простых вещей; психиатр, беседуя с пациентом, как бы прощупывает его интеллект, память, сообразительность, задавая, казалось бы, вопросы об очевидных истинах и вещах. И это не удивляет пациентов, которые считают, что врачу виднее, как строить беседу и о чем спрашивать. Вот почему беседа с «Элизой» больше соответствует модели психиатрического интервью, которое подчиняется иным законам, нежели обычное общение.

Еще А. Тьюринг отмечал, что для поддержания разговора на любую тему в машину необходимо вложить большое количество информации, сопоставимой хотя бы с Большой энциклопедией. Гениальный программист Д. Вейценбаум остроумно обошел эту проблему: «Элиза» ничего не знает, но это не мешает ей вести беседу. В чем смысл приведенного парадокса?

Ответ можно получить, углубившись в смысл программы. Машине, оказывается, ни к чему понимать слова собеседника. Свой ответ она строит по алгоритму парафраза (греч. paraphrasis — передача своими словами, пересказ чужих текстов, мыслей и т. д.). Во введенной фразе «Элиза» отыскивает ключевое слово, которое хранится в ее «памяти» (кстати, их не так уж много), и применяет к нему грамматические правила.

Например, вместо «я» подставляется «вы», соответственно меняется и лицо глагола. Для вопроса добавляются слова «почему», «когда» или формулы типа «почему вы думаете, что…». Так формируется ответная фраза.

На тот случай, если в реплике, обращенной к машине, нет знакомого ключевого слова, то ее «память» загружена набором шаблонных сентеций, замечаний на «все случаи жизни», что позволяет «Элизе» удачно «выкручиваться» из сложной ситуации. Кроме того, допускается возврат к предыдущим фразам.

Программист предусмотрел для «Элизы» и связи между некоторыми часто употребляемыми словами.

Например, если разговор коснется матери, то она сможет отозваться фразами, касающимися отца или других родственников. Для поддержания разговора она умеет не только использовать часть фразы партнера, но еще и «глубокомысленно» помолчать и закончить ее многоточием.

Собеседники порой и не замечали, что «Элиза» сплошь и рядом просто перефразирует их слова, а если и замечали, то их это не раздражало, поскольку в разговорах люди очень часто повторяют слова и фрагменты фраз своих собеседников.

По окончании эксперимента в Массачусетсе было выявлено, что 19% ответов «Элизы» были признаны неудовлетворительными: грамматически ошибочными или выпадающими из контекста. Особенно сбивали машину слова одинаково звучащие и пишущиеся, но имеющие различный смысл — «омонимы» (ключ, наряд, коса, косяк и др.), либо слова, меняющие свой смысл в зависимости от ударения (замок и др.). Человек различает их интуитивно только в контексте предложения. Однако подавляющая часть ответов не заронила в испытуемых сомнения в правильном течении диалога.

Это, во-первых, объясняется тем, что среди людей, имеющих высшее образование

не так уж много тех, кто грамотно пишет и правильно говорит. Телевидение Франции лет десять назад осуществило «общенациональный диктант»: несколько миллионов человек написали под диктовку короткий текст.

Отобрали сотню финалистов страны, в которую входили представители культурной элиты. Но из них не нашлось ни одного человека, кто бы не сделал ошибки; даже член Французской академии писатель Жан Дютур, который до того похвалялся, что он никогда не ошибается в правописании, — в его тексте было найдено «всего» 10 грамматических ошибок. Комментарии излишни. Не лучше обстоит дело с грамотностью и в других странах, в том числе и в России. По меткому замечанию С. Я. Маршака:

«В делах правописания

(Признаться мы должны)

Мы не были и ранее

Особенно сильны».

В рубрику «Нарочно не придумать» попадают «перлы» из выступлений депутатов парламента, чиновников высокого ранга, а также дикторов радио и ведущих телепрограмм.

Не вызывает сомнения, что львиная доля успехов «Элизы» объясняется

именно снисходительностью партнеров по общению. Иначе трудно объяснить, почему они прощали несуразицы в каждом пятом ее высказывании. Грамматические ошибки эксперты оправдывали «сбоем» в каналах связи, тем, что предшествующая фраза была неправильно понята «Элизой» или ее шутками.

Несколько позже в штате Калифорния К.М. Колби была создана диалоговая программа, которая была названа мужским именем «Пэрри», которая представляет собой попытку смоделировать паранойяльную психику человека.

«Пэрри — молодой служащий, он одинок и легко раним, увлекается скачками. Уязвимое его место — ссора с букмекером на ипподроме, не уплатившим ему выигрыш. Убежденный, что букмекеры связаны с преступным миром, «Пэрри» опасается мести. Отсюда мания преследования». Эту легенду в форме программы вложили в ЭВМ. Как показывает фрагмент диалога, ответы навязчиво вращаются вокруг «волнующих» его проблем:

«— Вы боитесь преступного мира?

— Мафия — самые страшные гангстеры.

— Вы связаны с мафией?

— Видите ли, они меня знают.

— Откуда они вас знают?

— Они следят за мной

— Почему?

— Хотят сочинить что-то обо мне, чтобы меня посадили.

— Что они имеют против вас?

— Они хотят со мной покончить.

— Почему?

— У меня есть против мафии кое-какие улики.

— Вы уверены?

— Вы мне не верите?

— Я делаю, что могу.

— Неужели вы не можете спросить меня о чем-нибудь другом?

— Вы как будто настроены ко мне враждебно.

— Некоторые из ваших замечаний меня раздражают.

— Извините.                  

— Не надо извиняться, все вы одинаковы.»

Восемь психиатров, разговаривавших с «Пэрри», приняли его за душевно больного человека.

Весьма своеобразным получился «разговор» программы «Элиза» (психотерапевт) с программой «Пэрри» (пациент)1:

«— Люди иногда действуют мне на нервы.

— Я не уверен, что полностью вас понимаю.

— Вам следует быть повнимательнее.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Как-то я пошел на ипподром в Бэй-Медоус.

— И с чем вы это связываете?

— Я пошел на скачки.

— Что вы хотели бы еще обсудить?

— Я интересуюсь скачками.

— Почему вы это говорите?

— Там жульничают в игре.

— Я не уверен, что полностью вас понимаю.

— Мне это ясно, даже если это не ясно для вас.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Вы знаете что-нибудь о букмекерах?

— Почему вы считаете, что я могу что-то знать о букмекерах?

— Один мне как-то не заплатил…»

Разговор идет еще в течение некоторого времени и неожиданно завершается:

«— Вы настоящий зануда.

— Вам нравится считать меня настоящей занудой?

— Я сыт по горло.

— И с чем вы это связываете?

— До свидания.»

«Неплохой диалог, — заключает автор отчета об уме машин, — хотя доктор немного «плавает».

Почему «плавает» «Элиза»?

Прежде всего в ее репликах не чувствуется активности, она монотонна, «как зануда».

Но совершенно по иному ведет себя «Пэрри»; он активно добивается сочувствия к своим страхам, ищет защиты, утешения, но, не добившись их от своего собеседника, он оскорбляет его и прекращает беседу. Создается впечатление, что за разговором, как и у людей, у него стоят определенные цели.

Мы не случайно взяли этот диалог. Программа «Пэрри» была создана несколько лет спустя после «рождения» «Элизы». В этом диалоге отчетливо видно, насколько продвинулось программирование, так сказать, личностных свойств человека. Алгоритмы, управляющие построением ответов, судя по репликам «Пэрри», задают начальный уровень «беспокойства», который нарастает в ходе беседы.

В речевом «общении» он примерно действует так, как и «Элиза», с той лишь разницей, что он настойчиво предлагает обсуждать навязчивую идею о преследовании его мафией. Если не касаться структуры личности, а только судить по речевой активности, то К. Колби удачно смоделировал параноика.

Подводя итог, можно утверждать, что программы «Элиза», «Пэрри» и другие запрограммированы только на общение и никаким мышлением они не обладают.

А как тогда концепция А. Тьюринга? — может спросить читатель.

По этому поводу А. В. Войкунскиий пишет: «Превзойдя впервые в мире тест Тьюринга, «Элиза» доказала всем, что для успеха в «игре в имитацию» вовсе не обязательно обладать мышлением. Вполне достаточно для этого коммуникативных способностей. Именно их тестирует предложенная А. Тьюрингом процедура. Стало быть, гипотеза А. Тьюринга не определяет мышления, т. е. она попросту неверна.

И выяснить это позволил анализ человеческого общения (специально проведенный автором. — В. Л.). Выходит, общение — это всегда общение, и наше сопоставление коммуникации в системе «человек — ЭВМ» с чисто человеческим общением не только закономерно, но и плодотворно».

Однако создающиеся электронные автоматы, ЭВМ и роботы породили достаточно сложный психологический феномен — персонификацию.