Десинхроноз

Надо понять, что такое человек, что такое жизнь, что такое здоровье, и как равновесие, согласие стихий его поддерживает, а их раздор его разрушает.

Леонардо да Винчи

Первым человеком, остро почувствовавшим поломку «биологических часов»

был американский летчик Вилли Пост, совершивший в 1931 г. облет земного шара за 8 дней. Его биологические часы были вынуждены на протяжении всего полета приспосабливаться к местному времени. В итоге — бессонница, усталость, плохое самочувствие.

При исследовании проблемы десинхроноза обратимся, прежде всего к фактам, полученным при изучении влияния различных распорядков дня при работе в непривычных условиях. В.П. Соловьев и Г.М. Гамбашидзе провели наблюдение за работниками метрополитена, которые длительное время (от 6 до 22 лет) работали только в ночную смену. Исследовалась температура тела, частота пульса и дыхание, кровяное давление, устойчивость внимания и другие психофизиологические функции. Выяснилось, что у всех обследуемых не произошло перестройки суточного ритма вегетативных функций. Изменения последних носили синусоидальный характер с максимумом днем (в 12 — 16 часов), т. е. когда наблюдаемые отдыхали, и минимумом ночью (в 02 — 04), т. е. когда обследуемые работали. Иными словами, их кривые в основном совпадали с известными классическими кривыми, полученными у людей с обычным режимом сна и бодрствования.

Для выяснения психофизиологических сдвигов под влиянием восьмичасовой работы в ночную, вечернюю и дневную смены

Г.П. Волхина и Р.И. Крюк изучали порог чувствительности зрения, слуха, а также вегетативные функции у линотипистов. Оказалось, что наиболее низкие данные по перечисленным методикам были зарегистрированы в ночную смену, самые высокие — в дневную, а функциональные сдвиги в вечернюю смену занимали промежуточное положение. Короче говоря, перестройки психофизиологических функций в вечерние и ночные смены не наблюдалось.

Шведские исследователи Бьернер и Свенссон в течение 19 лет регистрировали результаты считывания показаний приборов диспетчерами газового завода в условиях трехсменной работы. Результаты были аналогичны тем, которые получили Г. Волхина и Р. Крюк.

Э. И. Брантом и О. И. Марголиной были обследованы бригады локомотивов и кондукторские бригады, сопровождающие товарные поезда. У людей этого профиля работы сутки раздроблены чередованием сна и работы, причем без строгого графика. Иными словами, здесь налицо типичный пример нарушения суточного стереотипа. Наблюдения показали, что в течение ряда лет организм приспосабливается к отсутствию постоянного режима, что выражается в способности быстро засыпать в любое время суток, даже тогда, когда дневному сну при отдыхе на станции «оборота» предшествовал нормальный ночной сон дома. Однако и такая ситуация не изменяет обычных кривых суточных колебаний физиологических функций, о чем свидетельствует опыт сменных работ в других сферах производства (в пекарнях, типографиях, на скорой помощи и т. д.).

Как видим, геофизические факторы (дневной свет и т. д.), а также социальное окружение

(ритм жизни, работа государственных, увеселительных и других учреждений) имеют для человека гораздо большее значение, чем собственный ритм работы, приема пищи и т. д. Это убедительно подтверждают наблюдения за лицами, совершившими перелеты на лайнерах в другие районы Земли со сдвигом временного пояса в 6—12 часов. Такая перемена часовых поясов требует от организма перестройки биоритмики в соответствии с изменившимися условиями. В течение нескольких суток после перелета во всех случаях отмечаются явления десинхроноза, поскольку физиологический цикл «день — ночь» не может измениться за короткое время, так как «биологические часы» не совпадают с астрономическим местным временем. Перестройка всех физиологических процессов применительно к новым условиям осуществляется обычно в течение нескольких дней. И пока оба цикла, физический и физиологический, не синхронизируются, т. е. не согласуются между собой, большая часть людей, особенно старшего возраста, ощущают физиологический дискомфорт. Ночью им хочется не спать, а есть, а днем они испытывают сонливость. Наблюдения показывают, что спортсмены в первые дни после перелета на четыре и более «часовых поясов» в какой-то мере теряют «спортивную форму».

Анализ имеющихся материалов позволяет заключить, что при сдвигах от 3-х до 12-ти часов сроки перестройки различных функций в соответствии с воздействием измененных «время-датчиков» колеблется от 4-х до 15-ти и более суток.

При частых трансмеридиальных полетах, характерных для гражданской авиации, десинхроноз принимает хроническую форму, так как при частом изменении распорядка эндогенные ритмы не успевают синхронизироваться с экзогенными. По данным Б.С. Алякринского, в результате десинхроноза у экипажей возникают длительные и стойкие нарушения сна, желудочно-кишечные расстройства (вплоть до язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки) и неврозы. По данным французских специалистов, у 75% летного состава, обслуживающего трансмеридиальные авиалинии, от частой смены часовых поясов появляются различные расстройства психосоматического и невротического круга. Для профилактики подобных явлений за рубежом стараются строить график работы пилотов с учетом циркадных ритмов.

Для нас представляет интерес сопоставление работоспособности и самочувствия космонавтов, которые совершали полет как в привычном режиме, так и в измененном. Но прежде рассмотрим, как спят космонавты в состоянии невесомости.

Первым человеком, которому пришлось спать в космическом пространстве, был Г. Титов.

(Следует сказать, во время полетов на кораблях класса «Восток» космонавты были пристегнуты ремнями к креслу.) Вот, что он рассказал: «В 18 час. 15 мин «Восток-2» проходил над Москвой. Время с вечера 6-го августа до 2 час. 7-го августа было отведено мне для отдыха и сна… Я закрыл глаза и уснул. Проснулся я от какого-то странного состояния тела. Вижу, мои руки приподнялись сами собой и висят в воздухе. Я засунул ладони под ремни и взглянул на световое табло специального счетчика, показывающего, что корабль идет на восьмом витке. Просыпался я также на десятом, а затем на одиннадцатом витках, взглядывал на табло и тут же снова засыпал. Но я проспал лишних 35 мин. На Земле это поняли и не будили меня, давая отдохнуть получше». Г. Береговой: «Заснуть с непривычки в условиях невесомости — штука довольно сложная. Свободное парение в воздухе, как выяснилось, — не самая удобная кровать. Хотя, пожалуй, самая мягкая. Только вот проку от подобной «мягкости» ни на грош. Шевельнулся скажем, во сне ногой и сразу — по принципу реактивной отдачи — поплыл в сторону. Поплыл — значит проснулся. Поэтому, в конце концов, ловишь себя на странном, по первой видимости, желании: спеленать себя, вернуться, так сказать, к привычкам младенческого возраста. Но пеленок в инвентаре космического корабля не числится. Вместо пеленок имеются ремни. Вот и стараешься «спеленать» себя без пеленок, зафиксировать как-то себя в пространстве… Закрепишься ремнями и при определен­ной сноровке, уснешь. Зато уж, заснув, спишь меньше, а высыпаешься лучше: сказывается отсутствие нагрузки на суставы, на мышцы и на все остальное…» [11, с. 202]. «Однажды во время сна, — вспоминал А. Николаев, — я не застегнул замки спального мешка. Из-за случайных движений во сне я выплыл из спального мешка и, не просыпаясь, свободно плавал по кораблю. Когда проснулся, в темноте никак не мог понять, где я нахожусь, а когда включил освещение, понял, что очутился на по­толке» [НО, с. 108].

О затруднениях, которые испытывает человек при желании заснуть во время полета на корабле «Союз»

читаем в дневнике В. Волкова: «Спать решили с Горбатко в орбитальном отсеке. Я занял место на «диване». Просунув под резинки «дивана» спальный мешок, я залез в него и попытался устроиться поудобнее. Если средняя часть тела еще как-то была прижата к «дивану», то с ногами и головой дело обстояло хуже: они всплывали… Ногами уперся в стенку отсека, а головой — в корпус сектанта». На следующий день он записал в дневнике: «На сей раз, я сплю в «гамаке». Залезаю в спальный мешок. Но куда же положить голову? К чему ее прижать? Вспомнил, что в одном из ящиков лежит большой кусок поролона. Достаю и перевязываю тесемкой… Крепко прижимаюсь ухом к поролону, обхватив его двумя руками. В таком состоянии и засыпаю» [35, с. 115,121]. Неудобства во время сна отмечал и В.Лебедев при полете на корабле «Союз-13»: «Невесомость мешала мне отдохнуть. Во сне трудно зафиксировать руки, все время на что-то натыкаешься, хочется прислониться к чему-то устойчивому».

Первый экипаж орбитальной станции «Салют»

(Г.Т. Доброволь­ский, В.Н. Волков, В.И. Пацаев) погиб, но дневники остались. В дневнике Г.Т. Добровольского от 7 июня 1971 г. находим:

«Вадим и я спали вниз головой в спальных мешках в орбитальном отсеке. Виктор в спускаемом аппарате, поперек сидений, также в спальном мешке. Спал я меньше, чем обычно (с 18.30 до 24.00), но впечатление, что выспался» [65, с. 19]. Записи В.Н. Волкова от 26 июня: «Пошли 21-е сутки полета. Наши спальные места чем-то напоминают мне улей, куда залетают пчелы. Те же небольшие отверстия, в которые мы вплываем, когда приходит время сна» [36, с. 137, 139]. Следует сказать, что во время длительных полетов космонавты приобретали навыки спать в состоянии невесомости, не испытывая дискомфорта.

Вернемся к проблеме десинхроноза. Большинство ЭЭГ космонавтов, имевших сдвиги в ритмах сна и бодрствования во время полетов, свидетельствовали о снижении процессов возбуждения и торможения. Причем у членов экипажа «Союз-9» (А. Николаев, В. Севастьянов), у которых суточный ритм скачкообразно сдвигался на 4 часа, изменения были наиболее выражены. На 12—14-й день они стали отмечать явления раздражительности, утомления и сонливости. Спустя месяц у космонавтов развились невротические состояния с нарушением сна.

Ритм жизни экипажа станции «Салют» был также мигрирующим.

Судя по дневниковым записям, у космонавтов не все благополучно обстояло со сном. Г. Т. Добровольский 7 июня 1971 г. записал: «Спал я меньше, чем обычно, с 18.30 до 24.00». В. Н. Волков 26 июня отмечал: «Эти два дня сплю очень мало. В общей сложности спал всего часа три».

Весьма показателен опыт полета экипажа на станции «Салют-4» (командир — П. Климук, бортинженер — В. Севастьянов). Уже в первые сутки произошел сдвиг фазы ритма сна и бодрствования на 6 часов по часовой стрелке, затем благодаря режиму укороченных суток он стал скачкообразно уменьшаться. Через две недели период сна совпал с ночными часами по московскому времени, а затем стал вновь расходиться с земным.

Десинхроноз отразился на их физиологическом и психическом состоянии. На 5-й неделе в очередной телевизионной встрече с руководителями полетом В. Севастьянов признался, как он «разминался, разминался на велоэргометре и через минуту заснул, тут же на этом тренажере». На 31-е сутки полета (23 июня 1975 г.) он записал: «Главный бич для нас — сон. И даже не сон, а режим дня. У нас просто дурацкий режим дня:

каждые сутки он смещается на полчаса. Вот завтра я должен встать в 12 часов ночи по московскому времени. Не можем мы привыкнуть к этому распорядку и мучаемся. Он хорош для управления полетом и для работы с Землей, но для нас он ни как не подходит. Надо будет на Земле как следует в этом разобраться» [136, с.26]. «Мы уже поняли: главное — наладить режим дня. Это основа жизни на борту», — записал бортинженер станции «Салют-7» В. Лебедев.

Опыт космических полетов показал, что десинхроноз может повлечь за собой

устойчивое нарушение сна и вызвать психосоматические расстройства с потерей работоспособности. Так, во время полета 1-го экипажа на орбитальной станции «Алмаз» в период с 21-х по 30-е сутки фаза ритма сна и бодрствования космонавтов смещалась примерно на 6 часов в ту и другую стороны, что сопровождалось ухудшением самочувствия и нарушением тонуса сосудов у обоих членов экипажа, а у бортинженера, кроме того — расстройством сна в форме бессонницы. После возвращения к нормальному распорядку космонавтам был предоставлен дополнительный отдых, в период которого самочувствие и состояние сосудистой системы у командира улучшились. Что касается бортинженера, то признаки невротизации у него нарастали, появилась головная боль; нарушения сосудистое тонуса не только не исчезли, но сохранились до конца полета.

Развитие утомления, нарушения сна, сонливость во время несения полетных вахт

отмечались и во время полетов американских астронавтов при рассогласовании эндогенных и экзогенных ритмов. Так, члены экипажа «Джемини-4», которым приходилocь спать в непривычное время, жаловались на усталость и плохой сон. Экипажи кораблей «Аполлон-7» и «Аполлон-8» жили по распорядку, резко отличающемуся от обычного ритма. Из-за невозможности заснуть в отведенное графиком время, астронавты: принимали снотворные препараты. Развивающаяся сонливость во время несения вахт, побуждала их принимать тонизирующие препараты. Усталость членов экипажа «Аполлон-8» при переходе на траекторию возвращения с лунной орбиты на Землю привела к грубым ошибкам в управлении кораблем. На корабле «Аполлон-9» сдвиг периодов сна варьировал в полете от 3-х до 6-ти часов, что привело к нарушению сна. У экипажа «Аполлон-11» сдвиг времени сна в первые сутки составлял 7 час, а на 14-е — 11,5 часа. Астронавты сообщили, что они работают на пределе физиологических и психологических резервов.

Таким образом, при десинхронозе организм расщеплен на бодрствующий мозг и спящее тело

Начиная с работы 1-го экипажа на станции «Салют-6», благодаря глобальной системе управления полетом появилась возможность обеспечить круглосуточную связь с космонавтами, что позволило использовать обычный ритм сна и бодрствования (в систему вошли спутники связи и научно-исследовательские суда, расположенные в различных районах Мирового океана). Рабочий день Ю. Романенко и Г. Гречко начинался в 8 часов утра и продолжался до 23 час. Оценивая это нововведение, Г. Гречко в отчете подчеркнул: «Главное, что помогло нам сохранить хорошее рабочее настроение в течение трех месяцев, — это качественное изменение в организации труда на станции. Впервые экипаж имел возможность работать в земном ритме. Практически все три месяца твердо выдерживался привычный режим дня, привязанный к московскому времени».

Материалы, полученные в полетах орбитальных станций «Скайлэб» («Небесная лаборатория»), на борту которых поддерживался нормальный ритм, свидетельствуют о сохранении хорошей профессиональной продуктивности астронавтов.

Опыт, накопленный в пилотируемых полетах, как советских космонавтов, так и американских астронавтов, свидетельствует о том, что было бы безответственно не принимать в расчет циркадную ритмичность и ее влияние на все физиологические и психические функции, обеспечивающие работоспособность экипажей.

В условиях автономного плавания отсутствие у большей части экипажа дизель-аккумуляторных лодок возможностей для нормального сна, сдвиги в расписании вахт, боевые тревоги приводили, по нашим данным, к появлению вялости, сонливости членов экипажа во время несения вахт. Члены командного состава, особенно командир, штурманы и механики, отмечали, что их сон к концу похода становился тревожным, они пробуждались, как только корабль менял курс. Во время сложной обстановки они вообще не спали или только дремали. Механики пробуждались, как только во время сна улавливали изменения в работе энергосистем. К концу похода жалобы на раздражительность и плохой сон становились чаще, что вынуждало прибегать

к снотворным и транквилизаторам. К концу трехмесячного плавания у всех членов экипажа выявлялась астенизация с появлением неадекватных реакций в поведении и развитием необычных психических состояний. По нашему мнению, трехмесячное пребывание в условиях боевых дежурств подводных лодок — это предел резервных возможностей человека.

«Первые дни жизни на льдине самые тяжелые

свидетельствует В.Г. Конаки. — Происходит адаптация организма. Незаходящее солнце путает представление о дне и ночи» [74, с. 60]. В условиях Арктики и Антарктики у полярников часто наблюдаются нарушения сна. Сон становится прерывистым, неглубоким и менее продолжительным; в часы бодрствования появляется сонливость, снижение работоспособности, нередко головные боли. П.В. Будзен, изучавший влияние светового режима Антарктиды на состояние психических функций, выявил снижение на­дежности выполнения полярниками операторской деятельности.

Таким образом, рассогласование эндогенных и экзогенных ритмов в результате воздействия измененной временной структуры и нарушения ритма сна и бодрствования ведет к десинхронозу, проявляющемуся в астенизации нервной системы, развитии неврозов и психосоматических заболеваний.